Я, несчастная беременная женщина, ношусь по двору, залезая на лестницы, горки и прочие развивающие сноровку сооружения, чтобы вовремя подхватить свою неутомимую «спортсменку», которой пошел второй месяц второго года жизни. Приходится сажать Танюшку в коляску и резвым марш-броском преодолевать полосу дворовых препятствий — вперед, в спасительный покой парка, где можно бродить по аллеям, шурша опавшими листьями собирать шишки и желуди да кормить хлебушком вечно голодных уток и голубей.
Тише, Танечка, не «у-у»...
Еще недавно меня радовала дочкина подвижность и неутомимость. Но теперь ситуация изменилась: мне нельзя поднимать тяжести. А также стаскивать их с верхней ступени стремящейся в небо лесенки, подвешивать на перекладину и ловить при падении с «паутинки». И хотя народная мудрость утверждает, что своя ноша не тянет, врач в поликлинике была неумолима: Танюшкин вес в несколько раз превышает допустимые для меня «нормы безопасности».
-- Имплантация плодного яйца произошла слишком низко, определяется повышенный тонус стенки матки, беременность может закончиться выкидышем, — говорила она, изучая результаты ультразвукового исследования.
— Но во время первой беременности все прошло хорошо, — испуганно возразила я.
— Ничего не могу сказать. Я не знаю, так ли закрепился эмбрион в прошлый раз или совсем по-другому, — врач подняла на меня глаза и вдруг смягчилась: — Да вы не переживайте, может быть, повышенный тонус — это просто реакция на ультразвуковое исследование, просто на первых порах вам лучше поберечься. Не хотите лечь на сохранение?
— Куда же я дену Танюшку? — развела я руками.
Только услышав, что могу потерять своего второго ребенка, я по-настоящему почувствовала, как он мне дорог. Неужели это я, глядя на полоски теста для определения беременности, думала об аборте?! Я положила руки на живот: «Малыш, не уходи! Я тебя люблю. Мы будем очень счастливы вчетвером!»
Однако требовалось срочно принимать меры для облегчения своей «ноши», кругленькой, упитанной и уверенной в том, что мама существует исключительно для удовлетворения ее потребностей. Начала я с коляски: объяснила подружке ситуацию и обменяла свою, «многофункциональную» и массивную, как вездеход, на принадлежащую ей — тоненькую и легонькую, как складной зонтик. Теперь я получила возможность самостоятельно преодолевать лестничный пролет, отделяющий крыльцо от лифта, не бросаясь к проходящим по двору мужчинам с просьбой о помощи. Танюшке пришлось рассказать, что у мамы заболел животик, и поэтому врач запретил ей поднимать тяжелое. Пусть лучше жалеет меня, чем обижается на какого-то неведомого братика-сестричку, ради появления которого ей приходится терпеть трудности и неудобства. Она трогательно лечила меня, приговаривая: «Бо-бо, аи, бо-бо!», но долго не могла смириться с тем, что я перестала брать ее на ручки. Пожалели? Полечили? Так сколько же можно киснуть! Давай, мама, неси свою Тату!
Я была непреклонна. Пришлось Татке научиться самостоятельно залезать в коляску и в обеденный стульчик, выбираться из ванны на табуретку с маминой поддержкой и дотягиваться до крана с водой, стоя на специальной подставочке. Труднее было с качелями, но, верная взятым на себя обязательствам, я подкатывала к ним коляску и ободряюще кивала: «Лезь, дорогая!» Танюшка начала привыкать. «Вот и хорошо, с одной проблемой справились, — думала я. — Справимся и с остальными». Однако эйфория первых переживаний уже улеглась, и я начала осознавать, что вторичное преодоление марафонской дистанции протяженностью в девять месяцев потребует куда больше выдержки, чем в прошлый раз!
Вынашивая Татку, я, как и большинство женщин, продолжала ходить на работу, мучаясь от необходимости сгонять себя с постели по утрам и сидеть в душном, многолюдном офисе, мечтая о побеге на волю. Я читала о пользе прогулок и переживала, что не имею возможности выгулять собственного (пусть еще и не заметного никому) ребенка. Обоняние обострилось, меня со всех сторон окружали чужие запахи — кто-то купил новые духи, кто-то пропитался в курилке дымом сигарет, а кто-то сварил себе кофе и пьет прямо на рабочем месте. Как хотелось получить хоть глоток свежего воздуха!
Вот чего у меня сейчас в избытке, так это свежего воздуха.
Бреду по аллее, едва волоча ноги от усталости: в одной руке коляска, в другой капюшон Танюшкиной куртки. Капюшон у нас служит чем-то вроде уздечки: оттаскиваю свою «норовистую лошадку» от луж, в которые ей так хочется залезть да еще и топнуть копытцем, чтоб брызги полетели во все стороны. Маленькая егоза успевает всюду. Я стараюсь успеть за ней. Без права на расслабление и медитацию. Не успеешь сказать знакомой «привет», как этот вечный двигатель окажется на соседней клумбе, пытаясь накормить пробегающего мимо добермана остатками пионов. Господи, как хочется на работу! Прийти в родной и теплый офис, где нет ветра, луж и безумных гонщиков на четырехколесных велосипедах, и СЕСТЬ НА СТУЛ!
Я попыталась вспомнить, чем занималась на втором месяце прошлой беременности. Был декабрь. Все готовились к Новому году. Я скрывала свою беременность от коллег и знакомых и была озабочена выбором праздничного наряда: смешно, но мне казалось, что тот килограмм, на который я успела поправиться, выдает меня с головой. А еще я всерьез беспокоилась, смогу ли надеть туфли на высоких каблуках: прочла, что беременным свойственна неуклюжесть. Разумеется, речь шла о поздних сроках, но я так долго ждала, когда вольюсь в пузатые ряды будущих мам, что в воображении давно видела себя этаким степенно перекатывающимся колобком... Я наклонилась завязать шнурок. Как все на этот раз просто: спортивные штаны, кроссовки, куртка да кепка. Когда себя видела в зеркале, уже и не вспомнить, а килограммов во мне стало, кажется, даже меньше, чем было месяц назад. Впрочем, до Нового года еще далеко. В декабре я вступлю во второй триместр беременности, изматывающая усталость должна будет отступить, и я смогу подумать о красоте своей оболочки.
Танюшка бежит по тропинке, спотыкается о корень и оглашает парк обиженным ревом, потрясенно разглядывая измазанные ладошки. Бросаюсь к ней, в последний момент вспоминаю, что поднимать «тяжести» нельзя, опускаюсь на корточки и сажаю ее себе на колени:
— Ай-ай-ай! Ладушки, ладушки, где были? В грязной лужице!
— Не-е, — тянет Татка, мотая головой. — Ба!
— У бабушки? А что ели?
— Не-е, — снова заливается слезами Татка. Не ели, не пили, и вообще — отстаньте от меня, со своими ужасными корнями, которые не дают человеку спокойно пробежаться!
— А вот я тебе про другую бабу расскажу, — принимаюсь я спешно морочить дочке голову.
Рассеянность рассеянностью, но стишков и потешек я за последнее время выучила столько, что могу, как скоморох, вести беседу рифмами. Все очень просто: до парка идти далеко, в коляске сидеть Татка не любит, и мне, чтобы удержать ее в благодатной неподвижности, приходится каждый раз разыгрывать моно-спектакли. Впрочем, ее я тоже стараюсь втягивать в игру, быстрее говорить научится. Выглядит это примерно так:.jpg)
— Наша Таня громко...
— У-у! — жалостно подхватывает Танюшка.
— Уронили мишку...
— Бух! — она в восторге подпрыгивает в коляске.
— Спать пора, уснул...
— Не, — твердо и решительно прерывает меня дочка. И то верно, как можно спать, если вокруг столько интересного?
Помню, как изменилось мое самоощущение, когда подтвердилась моя первая беременность. Я ходила гордая и таинственная, постоянно прислушиваясь к себе и пытаясь нащупать некую мистическую связь с появившимся у меня ребенком. Разговаривала с ним, представляла, как он растет и развивается, каких успехов уже достиг и какими умениями отличился. Теперь же Татка занимает все мое время и мысли. Я борюсь с усталостью и тошнотой, но я НЕ МОГУ ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ БЕРЕМЕННОЙ!
...Мы вытираем испачканные ручки салфеткой. Татка забывает, что плакала: ее внимание привлекает толстенькая, гладкая палочка. Она соскакивает с моих коленей, подбирает палку и протягивает: на, мол, рисуй!
— Кого? — уточняю я покорно.
— Тата, — нетерпеливо подпрыгивает дочь.
— Ну, смотри: вот у Таты головушка, вот глазки, носик, ротик...
То, что у меня получается, не слишком похоже на человека. В памяти всплывает вычитанная в справочнике фраза: «На головке у эмбриона имеются четыре впадины — будущие глаза и уши». Эмбрион, слово-то какое придумали...
Покой нам только снится
Мой малыш растет со скоростью 2—
«Старайтесь больше отдыхать, — советует справочник. — Один из главных факторов, влияющих на самочувствие беременной женщины, — спокойный полноценный сон. Вставайте с постели медленно и спокойно, избегайте резкой перемены положения тела...»
Расскажите это моей егозе! сплю, как заяц, готовая в любой момент сигануть из-под своего куста... в смысле, одеяла. Танюшка давно не сосет грудь но мы все еще пользуемся по ночам бутылочкой с кефиром путь к крепкому сну лежит через сытый желудок. Пыталась ограничить гастрономические потребности дочери соской но потерпела фиаско: проходит немного времени, и ребенок, казавшийся спящим, с негодованием выплевывает пустышку, требуя законную порцию калорий. А вот потом, на десерт, уже и сосочку пожалуйте... Сколько же мне предстоит совершить подвигов в ближайшее время! К моменту появления на свет малыша Танюшка должна приобрести все навыки «взрослого» человека, иначе потом мне останется лишь разорваться на две половинки. Нужно отучить ее от соски, бутылки и памперсов, приучить самостоятельно кушать, засыпать, одеваться и пользоваться горшком... Но если я сейчас заберу у нее соску и сниму подгузник, то оставшееся от меня к утру «тело» уже вряд ли сможет сменить свое положение! Не отложить ли эксперименты на второй триместр?
О, безмятежные месяцы токсикоза моей первой беременности! Проснувшись по утру, я, в соответствии с медицинскими рекомендациями, дарующими беременной женщине право на капризы и жалость к себе, ненаглядной, двадцать минут потягивалась и постанывала в кровати, не спеша совершать резвых движений, а проникнувшийся важностью своей миссии муж тем временем жарил в тостере хлеб и заваривал мятный чаек (мяту залить кипятком, дать настояться в течение пяти минут, а затем добавить кусочек лимона и ложечку меда). Теперь все выглядит иначе: накувыркавшись за ночь, поутру мы с Таткой еще дремлем, несчастный папа одиноко жарит себе яичницу и уходит на работу, а я просыпаюсь от требовательного вопля: «Ма!» На тумбочке с вечера стоят черные сухарики. Борясь с подступающей дурнотой, я тянусь к тарелке.
— Дать! — кричит Татка, перехватывая провиант. Не в силах бороться, я утыкаюсь обратно в подушку, а она с важным видом сосет мое «лекарство от тошноты», усыпая постель колкими крошками.
— Что ты мучаешься? — возмутилась подруга. — Пусть по ночам к старшей дочке встает папа, тебе и малыша в животе достаточно!
— Муж предлагал мне такой вариант, — горько вздохнула я.
— Почему же ты отказалась?
— Я согласилась. Да только он так храпит, что Татки не слышит.
Впрочем, нужно отдать нашему папе должное. Он очень старается мне помочь. Бережет наш сон по утрам, гуляет с Танюшкой по выходным и даже перешел с рубашек на водолазки, чтобы мне приходилось меньше гладить. А вчера принес букет — просто так, для настроения. Жаль, что пришлось его распотрошить и выбросить лилии — слишком уж сильно они пахли...
© Официальный сайт журнала "9 месяцев"